«А чего сам на помощь не позвал?! Почему не закричал? Что вообще на улице делал? Лучше б не выходил! Сам виноват!» – каждый день сотрудники фонда «Безопасный дом» сталкиваются со множеством стереотипов и мифов, волнами непонимания. Противостоят им, разъясняют и – продолжают работать, решая проблемы, говорить о которых совсем непросто, а не говорить – невозможно.
Каждый день фонд поддерживает тех, кто пережил страшное: насилие, унижение, боль. Все они – пострадавшие от коммерческой сексуальной эксплуатации, принудительного труда, торговли людьми.
Вероника Антимоник, координатор программ фонда, рассказала, как организация помогает людям начать жизнь с чистого листа. Жизнь в достоинстве. Как возвращает базовое право и потребность каждого – право на безопасность.
– Я училась на психолога в университете своего города, когда нам предложили пройти практику в кризисном центре для женщин и детей, переживших насилие. Интересно, что почти никто кроме меня тогда этим предложением не заинтересовался.
В университете нам ничего не рассказывали о кризисной психологии, на лекциях мы не касались темы насилия, так что на практику в ту организацию я пошла, практически ничего не зная о об этом, хотя проблема насилия беспокоила меня давно.
Я сама и многие женщины, которых я знала, сталкивались с насилием.
Думаю, что это во многом повлияло на выбор профессионального пути. Наверное, именно тогда, оказавшись в этом кризисном центре, я поняла, в каком направлении продолжу двигаться как специалист.
– Чем вы занимались в кризисном центре?
– В организации понимали, что у волонтеров, которые к ним придут, не будет никаких знаний, и подошли к обучению очень серьезно: два месяца мы слушали лекции, смотрели фильмы, делали домашние задания, были практические занятия.
Когда я пришла, команда центра оказывала помощь пострадавшим от насилия и торговли людьми. В кризисном центре был телефон доверия и шелтер – убежище. Готовили нас в первую очередь как консультантов телефона доверия.
Я начала работать на телефоне, а вскоре подключилась и к другим задачам: стала дежурить в убежище, заниматься сопровождением пострадавших. Это был четвертый курс университета, на пятом решила провести исследование для дипломной работы, посвященное посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР) у пострадавших от торговли людьми.
К работе на телефоне доверия и дежурствам в шелтере прибавились психологические консультации с подопечными кризисного центра.
– Сложно было, будучи студенткой, столкнуться на практике с такой серьезной проблемой?
– Не скажу, что с пострадавшими от торговли людьми работать легче, но с ними я чувствую себя увереннее как специалист: понимаю, что я могу сделать, чувствую, что происходит с человеком, и знаю, как ему можно помочь.
Хотя сначала, конечно, было страшно. Самой первой нашей подопечной было 16 лет. В 12 ее продали в проституцию в Москве. Несмотря на то, что ей пришлось пережить, она была оптимистично настроена, ей хотелось бороться за свое будущее, несмотря на тяжелую травму. Меня так это впечатлило! Многие пострадавшие от торговли людьми ведут себя именно так.
Я вижу, насколько они, пережив все это, еще способны справляться, готовы жить дальше и радоваться жизни, готовы что-то делать. Это, правда, очень сильно впечатляет и дает силы помогать.
– Вы начали заниматься проблемой торговли людьми в нулевых. В те годы тема уже была на слуху?
– В 2000-х о проблеме насилия в принципе говорили гораздо громче, чем сейчас. Тогда было довольно много проектов в поддержку людей, его переживших, и гораздо больше подготовленных специалистов. Кроме того, было разрешено иностранное финансирование, и выделялось оно именно на такие проекты.
Хотя многие меня отговаривали заниматься этой темой. После университета я переехала в Москву, поступила в магистратуру, начала писать диссертацию о торговле людьми.
«Куда ты пойдешь с этой темой? Как найдешь работу?» – спрашивал меня научный руководитель.
Интересно, что, по сути, он и помог найти мне работу после магистратуры – порекомендовал в новый проект Международной организации по миграции. Это был реабилитационный центр на базе медицинского учреждения. Там мы помогали женщинам и мужчинам из разных стран, пострадавшим от разных видов эксплуатации.
Им оказывали комплексную поддержку: медицинскую, психологическую, юридическую и социальную. Работали в команде, видели результаты своего труда и были очень воодушевлены. Я работала там психологом все время существования центра с 2007 по 2009 год.
– Почему реабилитационный центр закрылся?
– Проект финансировался из-за рубежа, и мы надеялись, что в будущем центр получит государственную поддержку.
Дело в том, что в 2003 году был создан Палермский протокол – основной международный документ, который дает определение понятию «торговля людьми» и предлагает методы борьбы с проблемой. В 2004 Россия его ратифицировала.
В соответствии с этим документом страна должна внести определенные изменения в законодательство, подготовить внутренний закон, выбрать национального координатора и рабочую группу, которая будет ставить задачи разным ведомствам, и распределять ответственность.
Проблема торговли людьми – глобальная, и ее решением должны заниматься организации разного уровня: государственные структуры, правоохранители, НКО.
Сначала все было неплохо: в России создали рабочую группу, провели исследование, разработали законопроект. Реабилитационный центр, в котором мы работали, хорошо вписывался в эту схему: за иностранные деньги были обучены специалисты и созданы схемы работы, Россия должна была принять закон и взять наш центр под свое крыло, мы очень на это рассчитывали.
Увы, после 2009 все изменилось: проблема стала для нашей страны менее актуальной, закон так и не приняли, желания финансировать наш центр ни у кого не возникло и, в конце концов, он закрылся.
– После этого вы решили создать собственную некоммерческую организацию помощи пострадавшим от торговли людьми?
– Да, но это было нелегко. Ситуация с закрытием реабилитационного центра сильно нас подкосила. До этого было поступательное движение вперед, было понимание, что все получается, и ощущение, что мы все делаем правильно. А еще, конечно, были деньги – финансирование реабилитационный центр получал серьезное.
И тут мы буквально остались на улице: ни средств, ни перспектив. Так хотелось, чтобы вдруг случилось чудо, и просто продолжилась наша обычная работа. Конечно, ничего такого не произошло. Тогда мы с коллегой и подругой Еленой Тимофеевой начали думать, что делать.
Поняли, что меньше всего денег понадобится на превентивную работу с уязвимыми группами – ее легче начать, чтобы хотя бы обозначить проблему. Решили заниматься с воспитанниками интернатных учреждений.
Понятно, что если прийти в детский дом и сказать: «Здравствуйте, мы хотим поговорить с детьми про торговлю людьми», нас скорее всего не пустят, а даже если и пустят, дети вряд ли примут нас всерьез.
Поэтому мы запустили арт-терапевтическую социально предпринимательскую программу JewelGirls – предложили подросткам делать сувениры, браслеты и другие украшения, реализовали их на ярмарках, 50% вырученных средств получал автор, подросток, который сделал проданную вещицу. Получал – именно деньгами, либо мы вместе шли в магазин и что-то покупали.
Оказалось, что, даже не говоря о проблеме торговли людьми напрямую, можно проработать многие важные аспекты. Известно, что дети, которые растут в интернатах, не принимают никаких решений: как жить, какую одежду носить, что есть на обед, где учиться – за них уже сделан выбор.
Они совершенно не подготовлены к самостоятельной жизни – в этом их главная уязвимость.
Простое собирание браслетов открыло для них совершенно новый мир. К нашей группе мог присоединиться любой, делать можно было все, что захочешь, в случае чего ребята могли рассчитывать на нашу помощь, а за свою работу получали деньги, пусть и небольшие.
Программа подготовила их к самостоятельности, сделала смелее и увереннее в себе. Со многими участниками JewelGirls мы и сейчас поддерживаем связь и видим, как хорошо сложилась их судьба. Думаю, здесь есть наш вклад.
Программа существует до сих пор. Именно с JewelGirls мы получили первый грант и в 2013 году зарегистрировали некоммерческую организацию.
– В фонде вы продолжили работать с представителями уязвимых групп?
– Проблему торговли людьми нельзя решить, делая что-то одно. Мы понимали, что должны работать во всех направлениях: с уязвимыми группами, с «обычными» людьми – повышать их осведомленность о проблеме, со специалистами по всей стране, которых нужно обучать, и, конечно же, с пострадавшими.
Все это требовало огромных ресурсов, и расширялись мы постепенно. Меньше всего затрат требуют программы по осведомленности – начали с них. Проводили показы фильмов, лекции, какие-то встречи, посвященные проблеме торговли людьми.
– Люди были готовы приходить на такие мероприятия?
– Мы «заманивали» их бесплатным кинопоказом или закуской. Но вообще, конечно, если уж человек нашел время прийти куда-то ногами, у него должна быть определенная мотивация. Чаще всего к нам приходили люди, которые хотели узнать о проблеме.
Разумеется, ни одна встреча не обходилась без тех, кто приходил специально, чтобы поспорить, распространить мифы и переубедить нас. Особенно часто такое случается на встречах, посвященных коммерческой сексуальной эксплуатации. Всегда найдутся люди, которые расскажут, что оказание «секс-услуг» – такая же работа, как любая другая, что это свободный выбор женщины, и вообще отстаньте от людей.
Сексуальная эксплуатация – самая распространенная форма торговли людьми в мире. По данным Управления ООН по наркотикам и преступности, это 59% случаев. Не менее 94% вовлеченных в нее – женщины и девочки.
А в России секс-индустрия очень развита и нормализована в обществе. Спрос есть всегда: по разным данным до 67% российских мужчин покупают услуги проституированных женщин. Поэтому в какой-то момент мы решили обращаться напрямую – к потребителю. Стали беседовать с этими мужчинами.
– Просветительские беседы как-то влияют на них?
– Не то, чтобы они сразу перестают покупать «секс-услуги», нет, конечно. Обычно мужчины настроены очень скептически. Но они начинают задумываться о проблеме, а это самое главное. Бывает, после таких мероприятий нам в фонд звонит мужчина и говорит: «Вот я пришел к девушке и спросил: «Как ты здесь оказалась?» – и она рассказала мне правду. Что теперь с этим делать? Давайте помогайте.
Так он посодействовал освобождению нескольких девушек, которых сутенеры удерживали силой.
Нередко звонят те, у кого после наших лекций мир перевернулся, и им нужно было с кем-то поделиться: «Я семейный человек, у меня жена, дети – даже обсудить не кем. Можно я буду вам помогать?» Мы всегда говорим, что абсолютно любой человек может помогать нам.
Сообщать о подозрительных случаях, поддерживать пожертвованиями, осознанно подходить к покупкам – известно, что та же одежда из масс-маркета производится с использованием принудительного труда.
Да просто не распространять мифы – уже помощь.
– А какие существуют мифы о торговле людьми?
– «Человека всегда удерживают силой» – это главный и, пожалуй, самый страшный миф, с которым боремся и мы, и активисты по всему миру. Наберите в поисковике «торговля людьми» на русском и на английском, в первую очередь система покажет картинки цепей, наручников, решеток и подвалов. На самом деле таких случаев абсолютное меньшинство.
Главные методы преступников: изощренные психологические манипуляции, угрозы, насилие, удержание документов, навешивание долга.
Необязательно приковывать человека наручниками к батарее, он и так 10 лет будет делать все, что скажут, если боится за свою жизнь и жизнь близких. Вообще, преступники очень могущественны, и если бы наше правосудие работало лучше, если бы было много случаев ареста, задержания, назначения каких-то больших сроков, то проблема торговли людьми воспринималась бы совершенно по-другому.
Но сейчас пострадавшие сталкиваются с бесправием, коррупцией, огромной властью, и чувствуют, что никак не могут на это повлиять, не могут освободиться, даже если их не удерживают физически.
Еще один миф: «В ситуацию торговли людьми могут попасть только какие-то особенные люди».
Считается, что может спасти высшее образование или хорошая работа, что «обычные» люди в безопасности. Увы, это не так. Да, представители уязвимых групп, например, выпускники детских домов или мигранты, в большей опасности. Но проблема касается каждого, и подвергнуться торговле людьми может любой.
– Людям, которые живут обычной жизнью, сложно в это поверить. Любой – но точно не я.
– Сейчас большинство людей вовлекают через интернет. Вовлечение подростков нередко происходит в соцсетях. Девочка переписывается с анонимным пользователем и думает, что это ее ровесник, доверяет ему. Собеседник просит интимные фото и видео, получив их, начинает шантажировать.
Здесь речь идет об отношениях в семье, важно, чтобы подросток доверял близким и мог вовремя рассказать о происходящем.
Со взрослыми, в общем, все то же самое: вовлечение происходит во время поисков работы, на сайтах знакомств, на сайтах туристических агентств и многих других.
– Как люди попадают к вам в фонд? Это обычно истории спасения?
– Говоря о поддержке тех, кто оказался в ситуации торговли людьми, мы избегаем слова «спасение». Никто не занимается спасательством – человеку оказывают помощь. Это происходит добровольно и на определенных условиях.
Термин «помощь» подразумевает системную планомерную длительную работу. А в случае с нашими подопечными она – именно такая.
Напрямую освобождением мы не занимаемся. Я считаю, что это задача правоохранителей, которые обладают полномочиями и властью, а не некоммерческих организаций. Но, если к нам обращаются с такими случаями, конечно, мы разбираемся в ситуации.
Если человек может уйти сам, и его не настолько контролируют, мы планируем безопасный уход. В случаях, когда это невозможно, обращаемся в правоохранительные органы. С освобождением они более-менее помогают. Уголовные дела возбуждать не любят, но освободить человека, если есть физическое удержание, обычно соглашаются.
Большинство людей обращаются к нам, когда уже освободились, потому что им нужна какая-то помощь. Освобождение – не единственная задача. Да, она бывает первостепенной, но это только начало. Все остальное возникает уже после освобождения, и это – глобальная работа, которая может продолжаться много лет.
Есть те, кто приходит к нам спустя какое-то время после случившегося. Часто возникают последствия, с которыми справиться самим очень сложно.
Мы работаем во всех направлениях, оказываем любую помощь в необходимом объеме, вне зависимости от гражданства и пола человека.
– Какие специалисты работают с пострадавшими?
– Зависит от запроса и региона, но в любом случае мы стараемся вести комплексную работу. С пострадавшими работают медики, социальные работники, юристы, психологи. Каждого сопровождает куратор, который помогает с решением повседневных задач. Он постоянно на связи, и пострадавшая может обратиться к нему по любому вопросу.
Кому-то мы помогаем жильем, кому-то – продуктами, покрываем расходы на связь и проезд. Как правило, сопровождаем пострадавших в больницах и клиниках, в случае если девушка – мигрантка и плохо говорит по-русски, предоставляем переводчика.
Еще у нас есть долгосрочные задачи: помочь женщине обеспечить себя жильем, получить образование, найти работу. Понятно, что мы не в силах дать специальность на всю жизнь. Скорее всего, это будут какие-нибудь краткосрочные курсы, первый шаг на пути к более независимой жизни. В решении долгосрочных задач пострадавших сопровождает наставник. Обычно эта социальная работа ведется в формате дружеских встреч и бережной поддержки.
– Специалисты проходят обучение?
– Для нас особенно важно обучать специалистов в регионах, потому что обращения поступают со всей России.
Сейчас у нас множество партнеров, мы обучили людей более чем в 30 регионах. До пандемии активно ездили по России и раз в год проводили большой тренинг в Москве.
Отдельно работали с медиками и сейчас, сопровождая подопечных в медучреждениях, стараемся взаимодействовать со специалистами, которые знакомы со спецификой. Увы, работать с пострадавшей от торговли людьми сможет далеко не каждый врач, особенно если речь идет о бесплатной помощи по ОМС.
– Вы работаете уже много лет. Есть ощущение, что отношение к проблеме торговли людьми как-то меняется со временем?
– В начале и середине 2000-х тема широко обсуждалась, осведомленность росла, и люди становились более понимающими и принимающими. Потом произошел спад, взгляды ужесточились, стали распространены категоричные точки зрения. Мне кажется, это очень зависит от уровня жизни в целом. Чем больше у людей своих проблем, тем сложнее им проявлять эмпатию. Тем не менее, что-то все равно меняется.
По данным опросов Левада-центра, сейчас люди все же проявляют больше сочувствия к тем же проституированным женщинам.
А еще мы замечаем в регионах все больше низовых инициатив. Группы активистов и активисток, чаще всего феминистские или правозащитные, сами поднимают тему торговли людьми, грамотно говорят о проблеме, информируют людей, проводят мероприятия, находят поддержку. Это очень радует. Есть ощущение, что сейчас у молодежи созрела потребность жизни в ненасильственном мире.
– Разговоры о торговле людьми часто вызывают отрицание, непонимание, протест. Как быть, когда кто-то в очередной раз заявляет, что пострадавшая сама виновата?
– В таких случаях мы просто рассказываем, что обычно происходит с человеком, попавшим в ситуацию эксплуатации. Со стороны судить всегда легко. Можно привести в пример более-менее простую ситуацию: человека ограбили на улице, и он рассказывает об этом в соцсетях.
Обязательно кто-нибудь напишет в комментариях: «А чего сам на помощь не позвал?! Почему не закричал? Что вообще на улице делал? Лучше б не выходил!».
Сложно представить себе, что чувствует человек, находясь внутри ситуации насилия. А уж если мы говорим о торговле людьми – это очень страшно, слишком тяжело, это требует больших эмоциональных ресурсов и эмпатии. Не все к такому готовы.
Единственное, что мы может делать, – честно рассказывать о том, с чем сталкивается пострадавшая, о методах вовлечения, способах удержания, о том, что подвергнуться торговле людьми может каждый.
– За все время нашего разговора вы ни разу не сказали слов «работорговля» или «рабство», хотя в представлении большинства говорим мы именно о них.
– Мы не используем этих терминов и призываем к этому журналистов. Даже планируем сделать для представителей СМИ небольшую памятку.
Работорговля и рабство – это историческое явление, которое осталось в прошлом. Оно было абсолютно законно. Современная торговля людьми – это уголовно наказуемое преступление практически во всех странах мира.
Современные формы торговли людьми гораздо более разнообразны. В наше время это не просто насильственное преступление, но и преступление, которое приносит огромные деньги – второй по величине доход после торговли наркотиками. К тому же, слово «рабство» очень заряжено эмоционально. В современном контексте более уместен термин «торговля людьми».
Точно так же мы не используем слово «спасение» – только «помощь», а вместо «жертвы» говорим «пострадавшая» или «пережившая» – аналог англоязычного термина «survivor».
В описании ситуаций насилия и торговли людьми избегаем возвратных глаголов: не «вовлеклась в проституцию», а «вовлекли в проституцию». И никогда не называем проституцию секс-работой, потому что именно этот термин используют преступники, вовлекая женщин.
Важно понимать, что это система, в которой кроме проституированной женщины и ее клиента есть посредник – большая организованная преступность. Заменяя термин «проституция», мы уводим внимание от глобальной проблемы.
– За годы работы вы когда-нибудь сталкивались с выгоранием? Было ли чувство бессилия?
– Выгорание – моя вторая профессиональная любимая тема, с которой я работаю со времен студенчества. Когда я только начинала, этой теме уделялось большое внимание и я достаточно рано поняла, насколько это важно.
Я видела огромное количество выгоревших специалистов в нашей и смежных сферах, и происходило это именно из-за того, что они очень сильно включались в работу и не чувствовали никакой поддержки.
В нашем фонде мы изначально настраивали все так, чтобы максимально защищать людей. Важно, чтобы специалисты сохраняли себя и, чувствуя бессилие, могли справляться с этим. У нас регулярно проходят супервизии и интервизии, кроме того нас приглашают проводить такую работу в НКО партнеров. Думаю, мы хорошо справляемся с выгоранием, хотя это требует огромных ресурсов.
А ощущение бессилия у меня, конечно, бывает. В основном из-за финансовой нестабильности. Очень сложно выйти на более-менее устойчивый уровень и уверенно планировать свою деятельность. Я ведь не одна, у нас команда, а в ней люди, которым нужно платить зарплату.
– Фонд живет только на пожертвования?
– Иногда мы получаем гранты, но в целом – да, наша организация живет на частные пожертвования. Есть небольшой круг людей, который нас поддерживает. Некоторые помогают много лет и даже какими-то крупными суммами, но этого все равно пока недостаточно.
Сейчас мы много работаем над своим присутствием в интернете, чтобы и о Фонде, и о проблеме узнали как можно больше людей. В прошлом году присоединились к Добру Mail.ru. Не скажу, что сборы проходят легко. Обычно наши подопечные не любят делиться своими историями и не разрешают их публиковать даже без указания имен и других личных данных.
В историях наших подопечных я всегда вижу перспективы. Люди, которым мы помогаем, – правда, очень сильные. Они могут работать, стать полноценными членами общества, они готовы жить дальше. Им бы только преодолеть последствия травмы.
Прямо сейчас фонд «Безопасный дом» собирает 300 000 рублей, чтобы поддержать 10 человек, которые нуждаются в помощи. Все они пережили самый настоящий кошмар: торговлю людьми, эксплуатацию и насилие. И все они – если им помочь – могут начать жизнь с чистого листа.
Любите добро, как любим его мы?
Подпишитесь на нашу рассылку и меняйте мир вместе с нами!Кому-то нужна помощь?
Расскажите о «Маяке». Этот сервис для поиска проверенных фондов, которые могут помочь!